Наша группа на 4-м курсе, перед занятиями:
первый ряд — Колесов, Марасёв, Лазарев, Вольпяс, Нигматуллин;
второй ряд — Якубовский, Хмельницкий, Токмаков(1-я группа) [☦],
Козулин, Петухов, Киселёв.
(Для увеличения любого фото кликните на него)
Версия от 27.01.2021
(Ссылки типа (Доп1)-(Доп3),
[...] открывают дополнения)
"Одно из самых ярких событий XX века —
становление, расцвет и трагическая гибель
советской цивилизации".
[Изд. URSS/СССР]
Это воспоминания о студенческих годах моего друга Юры Лазарева, яркого представителя советской цивилизации, пережившего её всего на пять лет.
Но придётся писать и о себе — в той мере,
в какой это позволит дать впечатление изнутри о духе Физмеха, о студенчестве типичного физмеховца, жившего в общежитии,
на старших курсах искавшего себя и в попытках стать теоретиком, и в работах на кафедре и в Физтехе. Надо рассказать, как мы учились, об отношении к учёбе, чем интересовались, как взрослели.
Сразу поясню, что если в Москве слово "Физтех" с послевоенных лет относится к учебному МФТИ, то в Ленинграде с 30-х годов оно обозначало научно-исследовательский Ленинградский физико-технический институт (ЛФТИ).
Мы познакомились с Юрой Лазаревым при поступлении на Физмех летом 1963 года. Физмехом именовался физико-механический факультет Ленинградского политехнического института. Поступали мы на специальность с манящим названием "экспериментальная ядерная физика".
Не знаю как Юра, а я о будущей специальности имел хоть и возвышенное, но не очень определённое представление. Конечно, физики были популярны после великолепного фильма "Девять дней одного года" (1961 г.) с блистательными Смоктуновским и Баталовым. Но гораздо большую роль сыграло чтение научно-популярной литературы, особенно замечательной книги Даниила Данина "Неизбежность странного мира" (1962 г.), где история создания квантовой механики излагалась как захватывающее интеллектуальное приключение, ведущее к ещё более невероятным тайнам микромира. А вообще — хотелось-таки понять, как устроен мир в самой его первооснове. Да и как было не устремиться в науку, если в 12 лет ты слышишь, что твоя страна запустила первый в истории человечества искусственный спутник Земли, в девятом классе на перемене громкая трансляция разносит по школьному двору весть, что впервые в мире космонавт облетел Землю, т.е. человечество вышло в космос. И этим первым космонавтом был наш соотечественник — Юрий Гагарин! В 1959 году отправился в плавание первый в мире атомный ледокол "Ленин". В 1960 году страну облетела загадочная новость о том, что физики в Дубне открыли какой-то там антисигма-минус-гиперон! Естественно, что в такой ситуации молодёжь и сама рвалась к открытиям и свершениям.
[Оступление.
Почему вообще люди становятся физиками? Не очень-то и понятно. Довольно рано в душе возникает тяга к познанию. Сначала я перечитал все популярные брошюры и книги по физике
в школьной и поселковой библиотеках. Особенно интересны и полезны были книги Я.И. Перельмана.
В 11-м классе я даже "прочёл" известную книгу В.А.Фока "Теория пространства, времени и тяготения". Естественно, формулы мне тогда были не по зубам, но я их с лёгким сердцем пропускал,
отчего чтение шло только быстрее. Уже не помню, что именно я оттуда усвоил, но быть физиком не расхотел и уважение к теоретической физике только укрепилось.
Интересно, что происходило это в скромном райцентре в степном Крыму, куда служба забросила моего отца офицера.
Подобных книг в нашей библиотеке не было. Но я с легкостью выписал её по МБА (заказ исполнялся недели за две, бесплатно). Когда по радио я услышал
превосходный радиоспектакль "Пер Гюнт" (какие тогда были радиоспектакли — сказка!), тут же выписал сборник пьес Ибсена. Потом — томик Байрона, —
нужно же было ознакомиться со знаменитым "Дон Жуаном"! [Доп1] Это я на самом деле не о себе, а о советской
системе образования и доступа к мировой культуре. Сейчас некоторые люди утверждают, что им тогда
всё время чего-то не давали. Как видите, был и широкий обратный процесс.
]
Вступительные экзамены мы сдавали вместе, оба мы закончили 11 классов, но Юра был моложе на год, ибо в школу пошёл с 6 лет. Соответственно, ему было 17 лет, а мне 18. То была пора хрущевских экспериментов, когда было провозглашено, что необходимо образование соединить с производственным обучением. Соединили, прибавили один год к средней школе. И после 11 лет обучения я вышел из школы со специальностью автослесаря. Нас научили не только разбирать грузовики ГАЗ, но и собирать их после ремонта. Мы с товарищем даже собирали двигатели, которые потом вполне-таки работали!
Сдавали мы пять экзаменов (сочинение, математика письменно и устно, физика, язык), льгот для медалистов не было. Я жил в общежитии, а Юра снимал жильё, поэтому сначала мы пересекались только на занятиях по дополнительной подготовке к экзаменам и на самих экзаменах. Конкурс был ~2.5 человека на место. Поступили мы без особого напряжения.
При зачислении выяснилось, что при кафедре экспериментальной ядерной физики набираются две группы — 1 и 1а. Так мы вместе с Юрой оказались в одной группе 151а. Первая цифра — курс, вторая — номер факультета, а третья — номер кафедры. Соответственно, с годами номер нашей группы рос со 151а до 651а. Группа была небольшая — заканчивало нас 13 человек. Хотя сначала нас было больше, но на третьем курсе, когда нагрузка заметно возросла, часть народу отсеялась. Кстати, Юра был в нашей группе не единственный рижанин, вторым был Лицис, один из тех, кто блистал у нас на первом курсе (его очень любила наша математичка), но ему пришлось вернуться в Ригу после неожиданной смерти матери. К сожалению, в то время наша группа ещё не сложилась в коллектив и мы не только не пытались как-то помочь ему, но даже толком и не выяснили, что именно произошло с его матерью и почему её смерть вынудила его прервать учёбу.
Думаю, полезно привести список нашей группы, тех одиннадцати (кроме нас с Юрой [☦]), кто дошёл до конца. Кто-то будут упоминаться в этом рассказе. Сначала ленинградцы (7) : Валерий Вольпяс, Юрий Гродецкий, Юрий Киселёв, Эдуард Козулин, Юрий Хмельницкий, Юрий Чичикалюк [☦], Евгений Якубовский. Иногородние (2+4=6) : Александр Колесов [☦], Владимир Марасёв, Нур Нигматуллин, Александр Петухов. Иногородние все, кроме Юры Лазарева, жили в общежитии, где мы очень активно общались.
Наша группа на 4-м курсе, перед занятиями:
первый ряд — Колесов, Марасёв, Лазарев, Вольпяс, Нигматуллин;
второй ряд — Якубовский, Хмельницкий, Токмаков(1-я группа) [☦],
Козулин, Петухов, Киселёв.
Занятия на первом курсе носили особый характер. Дело в том, что производственное обучение внедрялось и здесь (институт-то — политехнический!). Но довольно формально. Направили нас осваивать рабочие специальности на производственное объединение "Светлана". Но мы с Юрой попали на разные заводы — он на саму "Светлану", а я — на завод им. Энгельса. Нас направили в ученики фрезеровщиков, кто-то попал на другие специальности. Режим у нас был такой: одну неделю мы работали на заводе в первую смену, а в институте занимались во второй половине дня, до поздна; на следующей неделе наоборот — учились мы с утра, а на завод шли во вторую смену. Причём смены у нас были полные — по 8 часов, за исключением тех, кому как Юре и В.Марасёву не было ещё 18 лет. Для них 6 часов — по КЗОТ-у. Конечно, это было довольно напряжённо. На заводе нам платили какие-то деньги, но в основном небольшие. Зато стипендия по тем временам на физмехе была приличная — 45 рублей. Мне ещё мать присылала 20, иногда 25 рублей в месяц и жил я вполне прилично, то есть необходимости подрабатывать не было, хватало даже на покупку книг и походы в театры. Как я сказал, производственное обучение носило чисто формальный характер — нас просто зачем-то обучили азам каких-то рабочих профессий. Не было никаких попыток ознакомить будущих инженеров-физиков с производственным процессом как целым, в его заводском масштабе. Но и длился этот эксперимент недолго — года три. В школе я попал в первый выпуск 11-летки, а мой брат, младше меня на 4 года, уже попал в первый выпуск, который снова заканчивал 10 классов (Хрущёва уже убрали, волюнтаризм осудили).
Поскольку я жил в общежитии, а Юра в городе, то общались мы на первом курсе только в институте. В ту пору он приятельствовал с Виктором Слободенюком, с которым они вместе практиковались на "Светлане". Парень это был живой, с юмором, хохмач, не дурак выпить, но при переборе мрачнел и становился агрессивен (я его знал по общежитию). Позже он куда-то исчез. Самые дружеские отношения в институтские годы у Юры были с Женей Якубовским (тоже курильщиком), ныне работающим в астрофизическом отделе ЛФТИ. Якубовский часто называл Юру "Босс". Но клички у нас не были в ходу и это так и оставалось в их узком кругу.
Конечно, Юра сразу обращал на себя внимание и правильными чертами лица, и всем своим видом
человека интеллигентного и очень воспитанного. Одевался он всегда очень аккуратно и почему-то
помнится мне всегда при галстуке, хотя, наверное, и не всегда это было именно так. И часто был с сигаретой.
В студенческие годы Юра был человеком очень весёлым, открытым, склонным к шуткам, к острому слову, компанейским. Радуясь удачной шутке, острому анекдоту, становился смешлив — с удовольствием повторял остроту и снова смеялся. Эта привычка осталась у него на всю жизнь. Характерно,
что у него было как бы два разных состояния личности. Когда он был весел — говорил легко и быстро,
короткими фразами. Если же говорил о чём-то важном, то становился серьёзен, речь его
замедлялась, становилась грамматически правильной, появлялись паузы для продумывания
наиболее четкого выражения мысли. То есть, это был живой пример ответственного мышления.
В учёбе Юра со временем стал одним первых, так же как он стал и одним из лидеров группы.
Со второго курса уже началась нормальная учёба в институте, без всякого производства. И одновременно — нормальная студенческая жизнь.
На младших курсах все наши занятия проходили в великолепном главном здании института, построенном в 1899—1902 гг. архитектором Э.Ф.Виррихом. Забавно, что среди студентов ходила легенда, будто позже (?!) именно Виррих построил Белый дом в Вашингтоне (?!), хотя на самом деле тот был построен на 100 лет ранее — между 1792 и 1800 годами. Но мы почему-то в это верили — легенда казалась красивой. Увы, не было тогда ещё интернета, ныне позволяющего проверять факты за минуты. А ныне в Википедии можно прочесть (раздел "Главное здание"), что "При проектировании главного здания Виррих использовал проект высшей технической школы Берлина. Центральная часть и общий план здания почти полностью повторяют берлинское сооружение".
Главное здание Политехнического института
Здесь обратимся к истории Политеха и Физмеха (привлекая информацию из литературы и интернета), чтобы лучше понять значение Физмеха. Основным литературным источником мне послужила замечательная книга выпускника физмеха М.С. Соминского "Абрам Федорович Иоффе" (М.-Л., 1964 г.; далее ссылаюсь как на МСС). Основные интернет источники — сайты Политеха, Физмеха и Википедия.
В конце 19-го века в России созрела идея, что в стране необходимо создать высшие учебные заведения нового типа — "в форме политехнических институтов, которые содержали бы в себе различные отделения человеческих знаний, но имели бы организацию не технических школ, а университетов, т.е. такую организацию, которая наиболее способна была развивать молодых людей, давать им общечеловеческие знания" (С.Ю.Витте).
Санкт-Петербургский политехнический институт имени Петра Великого был основан 19 февраля 1899 года в соответствии с поручением премьер-министра Российской империи С.Ю.Витте. Ближайшими единомышленниками Витте в деле организации СПбПИ были товарищ министра финансов В.И.Ковалевский и выдающийся ученый-химик Д.И.Менделеев, ставшие также фактическими основателями Санкт-Петербургского политехнического института. Все трое впоследствии были избраны почетными членами института, а их портреты были установлены в зале Совета.
В январе 1900 г. директором института был назначен князь А.Г. Гагарин, выпускник физико-математического факультета С.-Петербургского университета. Весной этого же года А.Г. Гагарин и архитектор Э.Ф. Виррих были направлены в зарубежную командировку для обстоятельного изучения оснащения и функционирования ведущих технических высших школ Европы, в результате которой были осмотрены 36 учебных заведений в Англии, Бельгии, Франции, Германии, Австрии, Венгрии и Швейцарии, учтено то положительное, что имелось в организации этих вузов: методика преподавания общетехнических и специальных дисциплин, количество и объем предметов, которые должны читаться студентам различных отделений и специальностей, учебные планы. Таким образом, в основу проекта лёг новейший европейский опыт, обобщенный А.Г. Гагариным и Э.Ф. Виррихом.
Открылся институт в 1902 году. Первоначально в институте было четыре отделения (факультета): Электромеханическое, Металлургическое, Кораблестроительное и Экономическое. А.Г. Гагарин был директором Политехнического института вплоть до 1907 года. После отстранения от руководства институтом, вызванного событиями первой русской революции, он занимался научной работой.
В советское время институт назывался Ленинградский политехнический институт, причём с 1923 г. он носил имя М.И. Калинина, который хоть и был человеком вполне приличным, но Петру Великому не чета. Поэтому сейчас институту (ныне политехническому университету) возвращено имя Петра Великого — см. фото :
Табличка на главном здании Политеха
(фото Ю.Гродецкого)
Огромное влияние на развитие физики в Политехническом институте оказал тот факт, что с 1906 года в нём стал работать ученик Рентгена Абрам Фёдорович Иоффе, вернувшийся в Россию после четырёх лет стажировки в Физическом институте Мюнхенского университета в лаборатории Рентгена, где он и защитил с отличием докторскую диссертацию (PhD) в 1905 г. Напомним, что именно Рентген был первым в истории физики лауреатом Нобелевской премии (1901 г.). В 1906 А.Ф. Иоффе отказался от предложения Рентгена остаться профессором Мюнхенского университета, ибо считал своим долгом вернуться на родину. Тем не менее совместная работа А.Ф. Иоффе с Рентгеном продолжалась вплоть до войны 1914 г., с ежегодными поездками АФИ в Мюнхен на несколько месяцев (в основном летних). Личные контакты Иоффе с постаревшим Рентгеном возобновились только в 1921 г. и продолжались вплоть до смерти последнего в 1923 году. А.Ф. Иоффе был любимым учеником Рентгена (как позже П.Л.Капица стал любимым учеником Э.Резерфорда).
А в 1906 году А.Ф. Иоффе было всего 26 лет. Он был принят на должность старшего лаборанта на кафедру физики, которую возглавлял профессор Электромеханического отделения В.В. Скобельцын, отец Дм.В. Скобельцына, будущего основателя нашего НИИЯФ МГУ. Одновременно В.В. Скобельцын возглавлял и физическую лабораторию. В 1913 г. Иоффе защищает магистерскую диссертацию, и в 1913 г. для него была создана вторая кафедра физики, при которой он стал экстраординарным профессором. В 1915 г. он защищает докторскую диссертациию и становится уже ординарным профессором в Петроградском политехническом институте. [О лекциях А.Ф. Иоффе]
Но основное развитие физики в Политехническом институте будет происходить уже после революции. И оно будет тесно связано с созданием и развитием Ленинградского физико-технического института. Кстати, по оценке А.Ф. Иоффе до революции во всей России было всего около 100 учёных физиков.
Одной из основных идей А.Ф. Иоффе была убеждённость в том, что именно физика является основой современной техники. Значит, нужно готовить инженеров нового типа, давая им фундаментальную подготовку по физике и математике. Только такие инженеры и смогут создавать технику на основе внедрения новых научных достижений. И эту идею он очень активно проводил в жизнь.
Осенью 1916 г. А.Ф. Иоффе организовал в Политехническом институте семинар, на котором постепенно сформировался костяк будущего Физико-технического института . В то же время семинар стал фундаментом и будущего физико-механического факультета Политехнического института :
(фото из МСС)
В 1918 году А.Ф. Иоффе совместно с М.И. Неменовым создают Государственный рентгенологический и радиологический институт , в котором Иоффе возглавляет физико-технический отдел. Этот отдел почти пять лет не имел своих помещений и занимал несколько комнат в Политехническом институте. К началу 1919 года среди работавших в физико-техническом отделе были П.Л. Капица и Д.В. Скобельцын, с 1921 г. — Н.Н. Семёнов (два будущих Нобелевских лауреата в одном месте — птенцы гнезда Абрамова!). 29/11 1921 г. физико-технический отдел был выделен в отдельный Государственный физико-технический рентгенологический институт (ГФТРИ). Так возник первый центр советской физической науки, научный центр коллективных исследований (МСС). Только в феврале 1923 года институт переехал в своё собственное здание — на той же Политехнической улице, напротив парка Политеха, где он (ЛФТИ) находится и поныне. Ноябрь 1924 года - создание ЛФТЛ, тесно сотрудничавшей с ГФТРИ. С февраля 1930 г. преобразована в ГФТИ. Февраль 1931 г. — слияние ГФТИ с ГФТРИ под именем ГФТИ (Физтех). В составе нового института 3 сектора : Физико-механический (А.Ф. Иоффе), Химико-физический (Н.Н. Семёнов) и Электрофизический (А.А. Чернышёв). В 1939 г. ЛФТИ вошёл в состав АН СССР. [МСС: Апогей Физтеха]
Главное здание ЛФТИ
(фото Википедии)
Примерно с 1922 года в Рентгенологическом институте (будущем Физтехе) под руководством Я.И. Френкеля начал работать первый в Советском Союзе семинар по теоретической физике, которым Я.И. руководил почти тридцать лет. На этом семинаре выступали такие видные иностранные учёные как Эренфест, Борн, Бриллюэн, Паули, Дирак, Пайерлс, Фрелих, Лондон.
Вот как вспоминал о первом появлении идеи создания Физмеха известный американский учёный-механик проф. С.П. Тимошенко : “В феврале 1911 г. по распоряжению Столыпина я и ряд моих коллег были уволены. В Киеве делать было нечего. Я вернулся в Петербург и занялся разной случайной работой. С Абрамом Федоровичем встречался довольно часто. Летом ездили вместе в Крым. Там была разработана нами учебная программа физико-механического факультета Политехнического института. Проводить ее в жизнь пришлось одному А.Ф. Иоффе. В конце 1917 г. я вновь переселился в Киев, а оттуда в 1920 г. — в Югославию и в 1922 г. — в Америку…”
Реально же Физико-Механический факультет — первый в мировой истории факультет по подготовке инженеров-физиков — был основан в 1919 году академиком А.Ф. Иоффе, ставшим и первым деканом факультета. Сформулированный им принцип органического сочетания учебы и научных исследований является основополагающим в организации учебного процесса на Физмехе и в наши дни.
[МСС: Путь к Физмеху.1]
В организации Физмеха принимали активное участие видный учёный А.Н.Крылов и П.Л.Капица, бывший в то время ещё студентом Электромеханического отделения. После организации факультета был избран его Президиум,
куда вошли А.Ф. Иоффе, А.Н.Крылов и П.Л.Капица :
1-й Президиум (1919 г.) физико-механического факультета:
А.Ф. Иоффе, П.Л. Капица и А.Н. Крылов (фото из МСС).
Среди первых преподавателей теоретической физики на Физмехе был и Александр Александрович Фридман.
Полученные им в 1922—1924 первые нестационарные решения уравнений Эйнштейна при исследовании релятивистских моделей Вселенной положили начало развитию теории нестационарной Вселенной.
Фридману стоило определённых усилий убедить Эйнштейна в том, что в ОТО есть не только стационарные решения! Его победа в споре с самим Эйнштейном стала вдохновляющим примером для
молодых советских теоретиков — таких как Г.Гамов, Л.Ландау, Дм.Иваненко.
[МСС: Путь к Физмеху.2]
Обращаю ваше внимание, что ГРРИ, предшественник Физтеха, и Физмех были организованы в 1918/19 годах — всего лишь через год-два после революции, в обстановке разрухи и продолжавшейся Гражданской войны, которая завершится только в 1922 году. И ведь в этой голодающей стране были люди, которые понимали, что без науки у страны не будет будущего! [МСС: Путь к Физмеху.3]
С точки зрения международного положения, страна тогда находилась
в состоянии блокады со стороны Антанты — перестали поступать научные журналы и книги,
не было личных контактов с зарубежными учёными. Рентгенологический институт остро нуждался
в современной научной литературе, в современных научных приборах, инструментах и реактивах.
В прорыве научной блокады важную роль сыграли поездки А.Ф. Иоффе за границу в 1921/22 гг. (в качестве директора ГРРИ и декана Физмеха). Вопрос об этой поездке решался на уровне правительства, выделение валюты (нескольких сот тысяч золотых рублей!) санкционировал лично В.И. Ленин. А.Ф. Иоффе выехал в феврале 1921 г., позже к нему присоединились А.Н. Крылов и П.Л. Капица. Для ЛПИ и ГРРИ Иоффе приобрёл около 390 научных и
технических журналов за 3-5 лет и более 350 книг. За границей А.Ф. Иоффе встретился с ведущими учёными: Рентгеном, Эренфестом, Эйнштейном, Бором, Резерфордом, Дж.Дж. Томпсоном, Лоренцем,
Камерлинг-Оннесом, Брэггами.
В результате поездок были восстановлены связи с зарубежными учёными,
возобновилось получение научной литературы. Благодаря сделанным закупкам изменился уровень экспериментальной техники в ГРРИ. По инициативе А.Ф. Иоффе Резерфорд согласился принять П.Л. Капицу
на стажировку.
Политехнический институт стал одним из основных высших учебных заведений, готовящих квалифицированные кадры физиков нового типа, физиков-исследователей, в равной мере хорошо владеющих как чисто теоретическими дисциплинами, так и инженерными. Студенты-физики, воспитанники Политехнического института, уже с первых курсов проходили производственную практику в физических лабораториях ГРРИ/ЛФТИ, а научные сотрудники последнего преподавали в Политехническом институте. Эта связь двух институтов сохранялась и усиливалась и далее. Подробнее смотри здесь — "Политехнический институт – кузница кадров Физтеха".
Хотел было более подробно написать о выдающихся выпускниках Физмеха, но потом решил, что впечатляет уже сам список их. Поэтому просто перечислю (по МСС) наиболее видных учеников А.Ф. Иоффе и сотрудников Физтеха : П.Л.Капица, И.В.Курчатов, Д.В.Скобельцын, Д.Д.Иваненко, К.А.Петржак, А.П.Александров, А.И.Алиханьян, Л.А.Арцимович, Б.С.Джелепов, А.Б.Мигдал, Я.А.Смородинский. И выпускников Физмеха (с датами окончания, по МСС) : Ю.Б.Харитон (1925), А.И.Лейпунский (1926), Б.П.Константинов (1929), И.К.Кикоин (1930), А.И.Алиханов (1930) , О.И.Лейпунский (1930), С.Н.Вернов (1931), Э.Л.Андронников (1932), И.Я.Померанчук (1936), В.Б.Берестецкий (1936), Г.Ю.Джанелидзе (1937), В.П.Джелепов (1937), И.М.Шмушкевич (1937), В.А.Давиденко (1937), Г.Н.Флёров (1938), С.Я.Никитин (1938), А.М.Бонч-Бруевич (1939). Думаю, что сами эти имена очень много говорят каждому физику.
Теперь выделим из этого списка тех, кто внёс существенный вклад в создание советского ядерного оружия : И.В.Курчатов, Ю.Б.Харитон (1925), А.И.Лейпунский (1926), Б.П.Константинов (1929), И.К.Кикоин (1930), А.И.Алиханов (1930) , И.Я.Померанчук (1936), В.А.Давиденко (1937), В.П.Джелепов (1937), Г.Н.Флёров (1938), А.П.Александров, Л.А.Арцимович, Б.С.Джелепов, А.Б.Мигдал, К.А.Петржак.
Как известно, научным руководителем советского Атомного проекта
был ученик А.Ф. Иоффе И.В.Курчатов, научным руководителем ядерного оружейного центра в Арзамасе-16 был
физмеховец Ю.Б.Харитон, разработкой методов разделения изотопов урана рукодили
И.К.Кикоин
(газодиффузионный и газоцентрифужный методы) и
Л.А.Арцимович
(электромагнитное разделение). Научным руководителем создания всего советского атомного флота (как боевого подводного, так и гражданского ледокольного) был А.П.Александров, реакторы для атомных
подводных лодок были созданы под руководством А.И. Лейпунского.
Как видим, ленинградская школа экспериментальной физики (птенцы гнезда Абрамова!)
внесла выдающийся вклад в успех советского Атомного проекта, самого героического проекта советской физики. Ядерный паритет с США,
достигнутый в предельно сжатые сроки в результате невероятных усилий советских учёных и инженеров, мобилизации всего
индустриального и ресурсного потенциала страны, исключил возможность ядерной войны и не только обеспечил всему человечеству десятилетия мира, но и дал ему перспективу выживания. Советские физики выполнили свой долг и перед своим народом и перед человечеством. И это не пафос, а констатация. Будем же с гордостью помнить их.
Страна же отметила высокими наградами научный и инженерный подвиг учёных — стали Трижды Героями Социалистического Труда И.В.Курчатов, Ю.Б.Харитон, А.Н.Щукин, Я.Б.Зельдович, А.П.Александров, бывшие в своё время сотрудниками ЛФТИ. Лауреаты Нобелевской премии Л.Д.Ландау, П.Л.Капица и Н.Н.Семенов в своё время тоже были сотрудниками ЛФТИ, с которым всегда очень тесно был связан Физмех. На Физмехе в своё время преподавали П.Л.Капица, И.В.Курчатов, Ю.Б.Харитон, Н.Н.Семенов, А.П.Александров.
Вспомним и то, что после И.В.Курчатова остался мощный ИАЭ,
после Ю.Б.Харитона — славный ВНИИЭФ (Арзамас-16),
после А.И.Алиханова — блистательный ИТЭФ, после Г.Н.Флёрова — уникальный ЛЯР ОИЯИ, после А.И. Лейпунского — ФЭИ, флагман ядерной энергетики.
[Интересные биографические и исторические подробности можно найти на сайте ВНИИЭФ (Арзамас-16) :
Выдающиеся люди ВНИИЭФ. ]
Во время и после Великой Отечественной войны увеличившаяся потребность в физиках привела впервые к созданию новых специализированных учебных институтов в Москве, известных как МИФИ и МФТИ. Создавались они и на основе использования опыта Физмеха, во многом по его подобию, о признании чего приятно читать в Википедии в статье, посвящённой МФТИ : "Подобная система была частично реализована в 1920-х годах на физико-механическом факультете Ленинградского политехнического института, с базой в Физико-техническом институте АН СССР, директором которого и деканом факультета был А. Ф. Иоффе, а его заместителем — П. Л. Капица."
Вот на такой замечательный факультет мы пришли учиться. Конечно, не всё нам было известно сразу — узнавали постепенно, врастая в жизнь факультета. А что-то и не было тогда известно, скрытое пеленой секретности. [МСС: Значение Физмеха]
Фотогалерея знаменитых выпускников Физмеха и Политеха —
портреты и мемориальные доски.
Деканами факультета в наше время были сначала профессор-механик Г.И. Джанелидзе (1954—1964), потом короткое время (1964—1966) физик Б.П. Константинов, директор ЛФТИ, а затем — оставшийся неизвестным мне В.А. Троицкий (1966—1973).
Ещё при поступлении мы узнали, что физиков на физмехе готовят примерно по той же программе, что и на физфаке ЛГУ. Так оно в основном и оказалось. Хотя выпускали нас инженерами-физиками, но из "инженерных" дисциплин были только черчение и начертательная геометрия на младших курсах, которые трудно считать по-настоящему инженерными. Опишу основные дисциплины и наиболее ярких преподавателей, оказавших на нас наибольшее влияние.
На первом курсе высшую математику нам читал профессор Сергей Иванович Амосов. Это был крепкий старичок невысокого роста, сухощавый, с окладистой белой бородой, со старомодным говором. Студентам очень импонировало, что ещё до революции он был чемпионом Санкт-Петербурга по боксу. Читал он хорошо, но без блеска.
Потом его сменил профессор Дмитрий Сергеевич Горшков. Это был блестящий лектор! В то время ему было, наверное, немного за 50. Он был среднего роста, лыс, в очках, вместо одной ноги протез. Читал он вроде неторопливо, но как-то так лаконично, компактно, плотно, что на самом деле за лекцию выдавал довольно большой объём материала. Как опытный лектор и остроумный человек, он лекцию перемежал короткими смешными байками, которые позволяли восстанавливать внимание слушателей. Он и сам был героем студенческих анекдотов. Вспоминаются два из них. Как-то на его вечерней лекции в большой аудитории погас свет. Кто-то из студентов радостно возопил: "Темно, как у негра в ж-пе!". На что Дмитрий Сергеевич саркастически заметил: "Завидую людям, которые везде побывали". В другом анекдоте обыгрывался его протез. Дмитрий Сергеевич с преподавателем, который был крив на один глаз, принимали то ли зачёт, то ли экзамен. Дмитрий Сергеевич, собравшись отлучиться в буфет, говорит этому Ивану Ивановичу: "Иван Иванович, я ненадолго отойду в буфет, а вы тут — смотрите в оба!". "Хорошо", — отвечает Иван Иванович, — "только и вы поскорей — одна нога здесь, а другая там!". Апофеозом курса высшей математики была, конечно, теория функций комплексного переменного. Первоначально красота и мощь её методов просто ошеломила, казалось, что это волшебный инструмент, позволяющий справиться с любыми задачами. Но постепенно выяснилось, что есть задачи, которые и с применением этих методов не становятся лёгкими! Любимым учебником по ТФКП была, конечно, книга Лаврентьева и Шабата "Методы теории функций комплексного переменного".
В качестве базового учебника по матанализу у нас шёл классический курс В.И.Смирнова, профессора ЛГУ с 1915(!) года, академика. В дополнение рекомендовался Фихтенгольц. Причём на экзамене не спрашивали "по учебнику", можно было привести любое доказательство теоремы, лишь бы правильное. Я часто занимался по Фихтенгольцу, мне он казался более строгим. Но естественно, что фиксированы были задачники — что по матанализу (Демидович), что по физике, что по матфизике (Н.Н. Лебедев). С Фихтенгольцем у меня вышел такой казус. Курсе на втором я готовился по нему к экзамену. На экзамене, уже готовясь к ответу у доски, я вдруг осознал, что доказательство одной теоремы совершенно вылетело из головы. Потихоньку спросил у готовившегося у соседней доски Юры Чичикалюка, не помнит ли он, в чём там суть. Чик немного подумал, подняв очи горе, и коротко напомнил мне схему доказательства. Экзамен я сдал. Списывания у нас, естественно, не было, а вот взаимопомощь была. Юра Чичикалюк, тонкий интеллигент, красавец и умница, учился блестяще. Только на старших курсах у него, видимо, несколько упал интерес к учёбе, поскольку он первым из нас стал работать в астрофизическом отделе Физтеха. И ныне там.
Курс общей физики не оставил ярких впечатлений. Сейчас
я даже не помню, каким учебником мы пользовались. (Как напомнил мне А.Петухов, учебник был вполне известный — 3-томник Фриша и Тиморевой.) Читал курс доцент Дроздов, высокий человек лет 50. Запомнился один эпизод. Этот Дроздов мастерски рисовал на доске мелками иллюстрации к лекциям. Причём мелки у него были цветные.
Он делал это настолько качественно, что это можно сопоставить с современными
компьютерными презентациями. Так вот, наш Юра Гродецкий, человек, склонный к юмору и ничего не боявшийся, решил над ним подшутить. В перерыве, когда Дроздов
вышел, Юра спёр эти самые цветные мелки. Надо было видеть потрясение бедного
Дроздова, неожиданно обнаружившего пропажу этих столь дорогих ему предметов!
В течение всей лекции он постоянно возвращался к этому больному вопросу, давая понять,
насколько же он в нас разочаровался. Мелки ему Юра, конечно, вернул каким-то образом. Никто из нас Гродецкого Дроздову не сдал, но после лекции его мальчишескую
выходку мы дружно осудили.
[Доброе слово о Гродецком]
Вообще в то время был определённый дефицит на хорошие учебники физики. Например, известные "Фейнмановские лекции по физике" только начинали выходить и не успели оказать на нас существенного влияния. Правда, как раз вовремя для нас вышли новые издания "Теории поля" и "Квантовой механики" Ландау и Лифшица (несколько позже и "Статистической физики").
Моим первым ярким впечатлением от физики был курс теоретической (аналитической) механики, который нам читали курсе на третьем. Уже не помню, кто именно читал. Учебник был физмеховский — Л. Г. Лойцянский, А. И. Лурье, "Курс теоретической механики". Но основное впечатление от аналитической механики я получил в Публичке, самостоятельно прорабатывая замечательную книгу Г. Голдстейна "Классическая механика". Для меня это была первая уже достаточно сложная, но ещё понятная теория, выстроенная в виде гармонической системы, постепенно шедшей ко всё более высокому уровню абстракции. Примерно в это же время вышла потрясающая книга К. Ланцоша "Вариационные принципы механики", написанная буквально поэтическим языком. Каждая глава предварялась эпиграфом. Глава же, посвящённая вершине аналитической механики — вариационным принципам, предварялась библейским изречением: "Сними обувь с ног твоих, ибо место, где стоишь, есть земля святая". Что это было за упоительное и возвышающее чтение!
Курс теоретической физики состоял у нас из трёх дисциплин — электродинамики, квантовой механики и статфизики.
Кафедру теоретической физики физмеха тогда возглавлял профессор И.М. Шмушкевич (1912 — 1969 гг.),
выпускник физмеха 1937 года. Одновременно он возглавлял и теоретический отдел ЛФТИ.
Электродинамику читал нам Игорь Николаевич Топтыгин, тоже из теоротдела Физтеха.
Это был человек несколько за сорок, роста выше среднего, очень интеллигентный, мягкий, тихий и спокойный. Читал хорошо, ровно. В качестве основных учебников использовались "Теория поля" и "Электродинамика сплошных сред" Ландау и Лифшица и "Основы теории электричества" И.Е Тамма. Как раз в это время вышел
перевод замечательного учебника Дж. Джексона "Классическая электродинамика" (Мир, 1965 г.).
Я с удовольствием его прорабатывал.
[Много лет спустя я присутствовал в
Фермилабе на общем семинаре, где выступал Дж. Джексон. Принимали его как классика. Во
вступительном слове ведущий семинара сказал: "У нас есть простое определение того,
кто такие физики — это те, кто изучал электродинамику по Джексону!".]
В качестве задачника у нас
использовался "Сборник задач по электродинамике" В.В. Батыгина и И.Н. Топтыгин, который уже в недавнее время был переиздан в 2-х солидных томах
под названием "Современная электродинамика"
(Часть 1, Часть 2).
Упражнения по электродинамике вёл молодой сотрудник теоротдела А.Д Чернин, человек
невысокого роста, лысоватый, склонный к полноте. Из-за некоторого внешнего сходства
с Наполеоном студенты его шутливо величали между собой Наполеончиком. Занятия он вёл хорошо.
[Сейчас А.Д Чернин доктор физ-мат наук и работает в МГУ, в ГАИШ. Он автор нескольких хороших популярных книг по астрофизике.
В 2001 году в УФН был опубликован его очень интересный обзор «Космический вакуум».]
Квантовую механику нам должен был читать сам И.М. Шмушкевич,
но реально читал всё тот же И.Н. Топтыгин. Читал всё так же хорошо, ровно, но без блеска.
А Шмушкевич пришёл только на экзамен и принял несколько человек. Основными учебниками
по квантам были книги с названием "Квантовая механика" Ландау и Лифшица, А.С. Давыдова и
А. Шиффа. Шифф был простоват. Давыдов мне нравился больше, чем Ландау и Лифшиц.
Кроме того были доступны книги В. Паули и П. Дирака. В качестве задачников использовались
сборники Когана и Галицкого, и Гольдмана и Кривченкова. Именно квантовая механика стала
для нас первой современной физической теорией и мы изучали её с большим интересом,
тем более, что она была столь необычной, далёкой от обыденного мира. К сожалению,
нам не читали курс квантовой электродинамики, что было явным пробелом. Кто вёл у нас практические занятия по квантам,
увы, не помню.(Чобан?)
И.Н. Топтыгин
Статфизику читал нам доцент физмеха Н.В. Душин, ставший зав. кафедрой теорфизики после И.М. Шмушкевича. Читал он хорошо, добротно. Помню, к экзамену он задал нам две задачи, одна из которых была с секретом. В ней решение выражалось через двойной интеграл от функции Грина и этот интеграл в лоб не брался. Но всё-таки удалось сообразить изменить порядок интегрирования и тогда всё легко получилось. Основным учебником была "Статистическая физика" Ландау и Лифшица. Дополнительно рекомендовались книги М. Левича и М.А. Леонтовича.
Очень добротно у нас был поставлен курс математической физики, который читал Н.Н. Лебедев, заведующий кафедрой математической физики физмеха. Помню, что читал Николай Николаевич хорошо, но ничего яркого не отложилось. Записи его лекций очень у нас ценились. А вот упражнения по матфизике вёл у нас Юрий Николаевич Кузьмин — это был ас! Молодой человек в районе тридцати, он великолепно знал свой предмет и очень умело натаскивал нас на решение сложных задач. Причём он требовал, чтобы мы не просто решали задачи, а делали это очень быстро! А для этого надо было твёрдо знать теоретическую часть. Человек энергичный, ироничный, Кузьмин очень любил подтрунивать над нами, если что-то заедало, иногда даже слегка издевался, чтобы нас подзадорить. После его занятий накрепко засело в памяти, какую огромную роль в матфизике играют специальные функции и насколько облегчается решение многих задач при умелом владении ими. Задачник по матфизике у нас был свой, физмеховский — Н.Н.Лебедев, И.П.Скальская, Я.С.Уфлянд "Сборник задач по математической физике".
Профессор Алексей Михайлович Бонч-Бруевич, выпускник физмеха 1939 года, читал нам очень важный для экспериментаторов курс "Радиотехнические методы в ядерной физике". Основным местом его работы был ГОИ, где он заведовал отделом физической оптики и занимался лазерами. Лектор он был блестящий, электронику излагал очень физично и понятно. А как следствие — нравился и сам предмет. Лекции он читал энергично, ярко. Речь его была афористичной. Например, запомнился его афоризм: "Все расчёты в электронике проводятся с точностью, с какой первый попавшийся булыжник можно считать эллипсоидом вращения". Вообще он был личностью неординарной, яркой, полной мужественной силы. Студенты любили его. Расстались с ним с сожалением. Он был автором известного учебника "Применение электронных ламп в экспериментальной физике" (1954 год, 4 издания)", который уже в наше время в переработанном виде вышел под названием "Радиоэлектроника в экспериментальной физике" (1966 год, 769 стр).
А.М. Бонч-Бруевич
Курс "Ускорители заряженных частиц" читал нам А.П. Гринберг из Физтеха. Уже тогда он рассказывал нам о проектах так называемых "кибернетических ускорителей", охваченных обратными связями, в том числе опережающими — по хордам кольца, что будет позволять корректировать колебания в пучках ускоряемых частиц. Сейчас с использованием этих принципов работают все современные кольцевые ускорители.
Наша кафедра прочла нам несколько спецкурсов: экспериментальные методы ядерной физики (это о детекторах, Ю.С. Коробочко), физика нейтронов (Ю.И. Серебренников), физика атомного ядра (В.И. Остроумов), физика высоких энергий и космических лучей (В.И. Остроумов), математическая обработка результатов измерений (Ю.И. Серебренников, факультатив, но большинство прослушало). Не было среди них ярких лекторов, не осталось и ярких воспоминаний.
В.И. Остроумов
Если теперь подвести некий итог, то я бы сказал, что самыми блестящими лекторами за всё время нашей учёбы были Д.С. Горшков по высшей математике и А.М. Бонч-Бруевич по электронным методам в экспериментальной физике. Среди тех же, кто вёл у нас практические занятия, вне конкуренции стоит Ю.Н. Кузьмин по матфизике.
В заключение помяну общественные науки, которые нам читались. На первом курсе —
обязательная в то время "История КПСС". Даже в ней было нечто полезное — то, что можно
назвать "история страны для взрослых". Правда, под весьма специфическим углом зрения. На меня
тогда огромное впечатление произвело детальное описание масштабной эвакуации, предпринятой
в первые месяцы 1941 года, — то, что Е. Прудникова сейчас называет главной операцией 1941 года.
Но это полезное почти полностью заглушалось удручающей
необходимостью заучивать многочисленные съезды и пленумы партии, перипетии внутрипартийной
борьбы. Причём эта борьба излагалась настолько сухо, выхолощенно, что оставалось совершенно
непонятно, из-за чего это люди так яростно бились, за что платили своими жизнями.
На втором курсе читали "Марксистско-ленинскую философию", тоже сухо и схоластично.
На третьем курсе мы изучали "Политическую экономию" — сначала капитализма,
потом социализма. Запомнился такой казус. На экзамене по политэкономии социализма наш
преподаватель был крайне огорчён, что ни одному из его отличников политэкономии капитализма —
Лазареву, Якубовскому и мне — он при всём своём желании не мог поставить выше четырёх баллов!
Да и как могло быть иначе?! Если политэкономия капитализма, разработанная К. Марксом, хоть
как-то походила на науку, имела внутреннюю логику и её можно было понять, то политэкономия
социализма представляла из себя полную невнятицу с точки зрения физиков.
На четвёртом курсе нам читали "Основы научного коммунизма", о чём вообще сказать нечего.
По моему глубокому убеждению, естественникам действительно нужно преподавать
общественные науки — историю (особенно как большую историю человечества — историю цивилизаций),
логику, философию (с изучением основных классиков), социологию (возможно, что-то ещё).
Только делать это надо по-человечески, профессионально, без идеологической ангажированности.
Полагаю, что очень полезно было бы читать всем и курс космологии, дабы яснее представлять себе
Вселенную, в которой обитаем.
В процессе обучения на физмехе росли наши знания о физике материального мира и соответственно формировалось наше мировоззрение естественников. К концу обучения у нас уже было ясное представление о том, как же в основном устроена материальная Вселенная. С физмеха мы действительно вышли другими.
Легко ли учиться на Физмехе? Поясню на собственном примере.
Поступил я со стопроцентным зрением. Учился с интересом, увлечённо впитывая знания. Много занимался
в Публичке на Фонтанке (где читал не только учебную литературу). На втором курсе обнаружил,
что стало садиться зрение — пришлось надеть очки. Думаю, одной из причин стало то, что
я забросил баскетбол (в который в школе играл каждый день всё тёплое время года). Как следствие — постепенно стал терять физическую форму. Как я уже отмечал, учебная нагрузка
у нас заметно возросла на третьем курсе, когда началось чтение специальных дисциплин. Это
выдерживали не все и процентов 20 народа отсеялось. Эта же судьба едва не настигла и Нура Нигматуллина, когда у него не сложилась зимняя сессия на третьем курсе, ему не удалось
вовремя пересдать хвосты и деканат представил его на отчисление. Но тогда наша группа уже сложилась
в коллектив и мы решили отстоять Нура. Мне как старосте поручили обратиться с ходатайством
к замдекана Чечелю. Не помню, было ли это ходатайство устным или письменным, помню, что Чечель
отнёсся к нему внимательно и дружелюбно — Нура оставили, разрешив ему пересдачи. [Кстати, из всех
нас Нур в дальнейшем достиг наибольших успехов на административном поприще. По распределению они с Колесовым поехали
работать в НИИ атомных реакторов в Димитровграде (Мелекессе). Потом он работал на каких-то АЭС, а в пике карьеры был замминистра Атомной энергетики Украины (уже независимой).]
Хотя учился я хорошо, почти по всем
предметам регулярно и с удовольствием занимался в семестре, но всё же сессии отнимали много сил. Думаю, с этим был связан и единственный случай, когда в конце третьего курса я не сдал экзамен по радиотехнике.
Просто не успевал всё прочесть и на экзамен пришёл неподготовленным. Преподаватель посмотрел мою зачётку и предложил придти пересдать через пару дней. Через день я получил у него свои четыре балла.
На старших курсах после летней сессии я приезжал домой интеллектуально совершенно
выжатый — месяц не мог читать ничего.
А вот Юра в тех же условиях зрение сохранил.
Хоть он и не был спортивным человеком, сложения был скорее изящного, но от природы обладал
железным здоровьем, на которое даже курение довольно долго не оказывало своего разрушительного воздействия. Это
здоровье и стало тем базисом, на котором он впоследствие основал свою совершенно самоотверженную научную работу.
Выше я описал трудовую сторону нашей учёбы, но в целом — учиться на Физмехе было и удовольствием и счастьем!
Мы быстро росли от курса к курсу.
Женился Юра одним из первых на 4-м курсе на своей школьной любви Ане. Когда 9 мая 1968 г. у него родился сын, названный Сашей, то это было событием для всей нашей группы и в июне все мы присутствовали на регистрации ребёнка в Доме Малютки на ул. Петра Лаврова :
С сыном. 18.06.1968
Как это обычно и бывает у студентов, жили мы не одной только учёбой.
Увлечения у всех были разные, но все мы живо интересовались литературой, много читали.
За сборниками популярных поэтов, таких как Б. Пастернак или М. Цветаева, шла настоящая охота.
Крупным событием книжного мира стало начавшееся в те годы издание "Библиотеки всемирной
литературы". Много книг тогда можно было купить в букинистических магазинах (по доступным ценам!).
Что касается других увлечений, то Нур Нигматуллин, например, увлекался балетом и молоденькими балеринками из Вагановского училища.
Володя Марасёв с которым мы жили вместе в общежитии,
увлекался музыкой и живописью. Причём живопись у него была на первом месте — он много
читал о ней, ходил в музеи, посещал все выставки, собирал альбомы.
Юра Лазарев с Аней в основном отдавали предпочтение музыке и
ходили в филармонию.
Моим увлечением был театр. Иногда ходил в "Театр комедии" Н. Акимова, но в основном —
в БДТ им. Горького, где тогда в полной своей силе царил Г. Товстоногов. Труппа поражала обилием выдающихся актёров :
Кирилл Лавров, Сергей Юрский, Евгений Лебедев, Павел Луспекаев, Ефим Копелян, Владислав Стржельчик, Виталий Полицеймако, Олег Борисов, Олег Басилашвили, Владимир Рецептер, Николай Трофимов, Иннокентий Смоктуновский (только в спектакле "Идиот"), Зинаида Шарко, Татьяна Доронина.
Спектакли смотрелись буквально на одном дыхании, оставляли очень глубокое впечатление
и заставляли мысленно вновь и вновь возвращаться к ним. БДТ пользовался огромной
популярностью, каждый спектакль становился событием,
билеты доставать было очень трудно, но тем не менее, к концу института
мне удалось просмотреть весь репертуар БДТ того времени. Очень ярким был спектакль
"Горе от ума", где блистал дуэт Сергея Юрского (Чацкий) и Кирилла Лаврова
(Молчалин). Благодаря БДТ я понял, что такое Театр.
Большую роль в жизни интеллигенции того времени играло качественное кино.
Общими культурными событиями для всех нас были фильмы М.И. Ромма "Девять дней одного года" (1961 г., но ведь смотрели мы его
по нескольку раз!) и документальный "Обыкновенный фашизм" (1965 г.). Многие неоднократно смотрели и поразительный фильм Г.М. Козинцева "Гамлет" (1964 г.) с И.М. Смоктуновским. Как прорыв к свободе
и глубокая притча воспринимался эксцентричный фильм Ролана Быкова "Айболит-66" (1967 г.).
На старших курсах мы уже хорошо сдружились и с удовольствием собирались вместе на небольшие торжества :
Вечеринка группы.
Как молоды мы были...
После последнего занятия 5-го курса Гродецкий начертал на доске прощальную надпись и предложил сфотографироваться на её фоне :
Слева направо — сидят: Марасёв, Вольпяс, Киселёв, Рудь;
стоят: Колесов, Якубовский, Гродецкий, Чичикалюк, Козулин
(Лазарев отсутствует — в этот день забирал жену из роддома)
На пятом курсе в начале второго семестра (в феврале 1968 г.) на нашу кафедру приехал за дипломниками посланец из Лаборатории ядерных реакций (ЛЯР) ОИЯИ Владислав Щёголев (выпускник кафедры, старше нас лет на 10-12, кандидат наук). Директор ЛЯР Г.Н.Флёров сам был выпускником физмеха, но и кроме него в ЛЯР-е работало достаточно много других физмеховцев. Кафедра предложила Щёголеву поговорить с двумя студентами из 1-й группы — Николаем Гундориным и Вадимом Коломенским, и двумя из группы 1а — Юрой Лазаревым и мной. Он пришёл к нам на занятия и в перерыве (или после) лекции энергично поагитировал нас поехать на дипломную практику в Дубну, с перспективой и остаться там на работу, если практика будет успешной. Перспектива заниматься фундаментальной наукой выглядела очень заманчиво и мы радостно согласились. Однако со стороны ЛЯР-а было одно условие. Обычно у нас на диплом отводилось полгода — первый семестр 6-го курса. ЛЯР считал такой срок недостаточным для серьёзной работы и настаивал на годичной дипломной практике. Соответственно мы должны были выехать в Дубну как можно скорее, а в июне ненадолго приехать для сдачи экзаменов по тем дисциплинам, что ещё читались в этом семестре. Факультет согласился на это, дали своё согласие и мы. И так оно всё и случилось.
[Оступление.Все вместе мы приехали в Дубну, видимо, в марте. На вокзале нас встречал всё тот же Владислав Щёголев. Дубна была завалена снегом, но весь этот снег уже таял и хлюпал. Первым делом нас поселили в общежитие на Ленинградской, 10, в одну комнату на четверых. Убранство её было самое простое — четыре кровати, четыре тумбочки, один стол, один шкаф. На этажах были комнаты для занятий, внизу скромный буфет. Привычная для нас обстановка. Возможно, не очень привычная для Юры, но он и вида не подавал.
В ЛЯР-е нам сначала устроили экскурсию по группам и секторам, предлагая самим сделать свой выбор. Показали нам и первый серьёзный ускоритель, который мы увидели своими глазами — легендарный циклотрон У300, базу физики тяжёлых ионов, мощный интрумент познания ядра. Юра остановился на группе кандидата физ.-мат. наук Ю.П. Гангрского, где занимались изучением спонтанно-делящихся изомеров. Я определился в сектор синтеза трансурановых элементов, руководимый доктором физ.-мат. наук В.А. Друиным. Моим руководителем стал кандидат физ.-мат. наук Николай Скобелев, старше меня лет на 10. У кого делали дипломы Н.Гундорин и В.Коломенский, я уже не помню.
Первой ступенью для выпускников вузов в ОИЯИ была необычная должность "старшего лаборанта с высшим образованием". А в ЛЯР-е была такая замечательная традиция — зачислять дипломников на половину этой ставки. Соответственно, добавляясь к стипендии, которая на старших курсах составляла 60 рублей, это почти удваивало наш доход и позволяло пить не только чай.
Безусловно, важной частью нашей работы в ЛЯР-е было участие в общелабораторном семинаре, к которому сам Г.Н.Флёров относился очень серьёзно. Это нам было внове и очень поучительно — мы стали постепенно понимать, как же на самом деле делается наука. Постепенно узнавали и о работах других видных учёных ЛЯР-а — С.М.Поликанова, В.А.Карнаухова, В.В.Волкова, Ю.Ц.Оганесяна.
Совершенно особенной для нас была и вся атмосфера Объединённого института ядерных исследований — крупного международного ядерного центра социалистических стран. Постоянно шли интересные семинары в разных лабораториях — в ЛТФ, в ЛЯП, в ЛНФ. Чувствовалось, что здесь наука находится в движении, в развитии. В институте имелась прекрасная научная библиотека, хорошо снабжавшаяся научной литературой. Зримо был виден интернациональный характер науки — в ЛЯР-е работали чехи, поляки, венгры, немцы, румыны, корейцы.
Административный корпус ОИЯИ
(фото Википедии)
Большое впечатление производили личности научных руководителей ОИЯИ того времени: Лабораторией нейтронной физики руководил Нобелевский лауреат академик И.М.Франк; ЛЯР-ом руководил Г.Н.Флёров, Лабораторией ядерных проблем — В.П.Джелепов, а Лабораторией вычислительной техники и автоматизации М.Г.Мещеряков. Лабораторию теоретической физики возглавлял Д.И.Блохинцев, организатор и первый директор ОИЯИ, один из основных создателей первой в мире АЭС в Обнинске, автор популярного учебника квантовой механики. Директором ОИЯИ был выдающийся учёный мирового класса академик Н.Н.Боголюбов. Все эти физики в своё время принимали участие в работах по созданию ядерного оружия. Из упомянутых лабораторий ОИЯИ две — ЛЯР и ЛЯП — возглавлялись выпускниками Физмеха. [Стоит отметить, что основанный Г.Н. Флёровым ЛЯР с самого начала стал одним из мировых лидеров в синтезе сначала трансурановых, а затем и сверхтяжёлых элементов, сохраняя это лидерство в течение десятилетий! Неоспоримые заслуги Г.Н. Флёрова в деле синтеза новых элементов в 2012 году увенчались присвоением его имени 114-му элементу таблицы Менделеева -- Флеровий, Fl.]
Да и очарованию самой Дубны того времени нельзя было не поддаться — зелёный и красивый город на берегу Волги, тихий и спокойный, уютный и интеллигентный.
В таком месте и при такой атмосфере и наукой заниматься было одно удовольствие. И дипломы наши продвигались вполне успешно.
Интересно, что перед нашим отъездом на диплом в Дубну кто-то из сотрудников кафедры сказал, что в Дубне нас отравят большой наукой и после этого мы уже нигде больше работать не захотим. Так и случилось!
Хотя в силу некоторых особенностей его характера над Н.Скобелевым и было принято слегка подтрунивать, но специалистом он был серьёзным, очень грамотным, хорошим экспериментатором. Он и научил меня постепенно азам проведения экспериментов на ускорителе — продуманности, чёткости, аккуратности, вниманию ко всем вопросам, связанным с радиоактивностью. Это был мой первый наставник в науке. Темой моей дипломной работы было изучение характеристик спонтанного делении изотопов фермия 246Fm, 248Fm, 250Fm (Fm, 100-й элемент). На основе дипломной работы была написана статья "О спонтанном делении некоторых изотопов фермия", которая в виде препринта ОИЯИ вышла в 1969 г., а в журнале "Ядерная физика" была опубликована в 1970 г. Авторы — В.А. Друин, В.И. Рудь, Н.К. Скобелев; у дипломника два соавтора и один из них (В.А. Друин) — лауреат Ленинской премии — таков был уровень ЛЯР-а. С этой работы и начался список моих научных работ.
Подходила к концу наша дипломная практика и где-то в конце 1968 г. нам сообщили, что из нас четверых ЛЯР оставляет на работу двоих — Юру Лазарева и меня. Как выяснилось несколько позже, первоначально Г.Н. Флёров собирался оставить одного Юру. Видимо, отзыв Ю.П. Гангрского был в высшей степени положительным и ему очень нужен был именно такой сотрудник. Но тут вмешалась судьба. На одном из последних во время нашей практики семинаров ЛЯР-а Иво Звара, руководитель ляровских радиохимиков, рассказывал о последних экспериментах по химии 104-го элемента. После доклада началась дискуссия и я тоже задал какой-то вопрос и как оказалось — угодил в точку. И. Звара отвечал довольно подробно. На этот эпизод обратил внимание присутствовавший Г.Н. Флёров и распорядился оставить и меня тоже. Кстати, через некоторое время и Н. Гундорин вернулся-таки в ОИЯИ, но не в ЛЯР, а в ЛНФ. [Доп3]
За месяц до защиты я успел жениться на юной москвичке Инне, с которой был знаком полтора года, а познакомился на пляже в Крыму. Ко мне на свадьбу из Ленинграда приехала вся группа!
Как часто бывает у студентов, написание дипломов проходило в цейтноте, мы попросили кафедру,
чтобы наши защиты поставили на последние дни и вернулись в Питер только в конце января 1969 года
за день-два до защит.
При оформлении диплома у Юры было то преимущество, что в школе он получил квалификацию чертёжника (в КБ на
Рижском электромашиностроительном заводе) и он сам прекрасно выполнил все необходимые иллюстрации. Процесс черчения, требовавший усидчивости, неторопливости и аккуратности, очень соответствовал его характеру неторопливого, солидного перфекциониста.
Защиты наши прошли успешно, дипломы получили высшие оценки. Неожиданно я
узнал, что у меня будет красный диплом. Никогда об этом не думал и цели такой не имел.
Так и закончилось наше обучение на Физмехе. Факультет дал нам фундаментальное образование (которым мы всегда гордились), открывшее нам дорогу
в науку, научил понимать и любить физику — что ещё нужно физмеховцу для полного счастья! На всю
жизнь мы сохранили любовь и признательность к нашему факультету, вполне оправдавшему наши юные надежды. С Физмеха мы вышли — другими.
[Отдельно о кафедре]
А впереди нас уже ждала иная жизнь — полноценная работа в ЛЯР ОИЯИ. Тогда мы ещё не очень представляли, что очень скоро мы оба станем участниками первых успешных работ по синтезу 105-го элемента (ныне известного как Дубний, Db) — Юра будет заниматься поиском 105-го по моде спонтанного деления в специально созданной небольшой группе во главе с Ю.Ц. Оганесяном, где и было-то сначала всего два физика — он да Ю.Ц. Позже к ним присоединится опытный Ю.В. Лобанов. А я буду участвовать в работах по поиску 105-го по альфа-распаду во всё том же секторе В.А. Друина.
И я тогда ещё не знал, что как институт именно ОИЯИ станет моей первой любовью, что даже уйдя, я вернусь. И 11 лучших лет
моей жизни будут связаны с ОИЯИ и Дубной. Тогда я ещё не знал, что именно
в Дубне Юра станет мне не просто самым близким другом, а человеком, ближе
которого мне по духу не было во всей моей жизни...
Но это — уже другая история.
В.А. Вольпяс и Ю.А. Гродецкий
на том же месте, что и на первом фото,
в дни празднования 120-летия Политеха (16.02.2019)
и в год 100-летия Физмеха.
В конце января 2021 г. вышел приказ о восстановлении Физмеха : "Создать в структуре университета Физико-механический институт
(ФизМех)" — см. Политех-2021.
Восемь лет спустя...